Они миновали несколько пролетов, зарешеченных или запертых дверями, сколоченными из тяжелых брусьев.
– Святые угодники, да вы бережете его, как чудовище из преисподней!
– Он и есть чудовище. Разве Эмма из Гилария-в-лесу забыла, на что он способен?
Да, она все помнила, и это дало ей силы не броситься к Ролло, когда они под защитой трех вооруженных до зубов стражников оказались в глубокой яме, сырой и холодной, где земляные осыпи скрывали каменную кладку первоначальных стен. Под ногами зачавкала вязкая глина, и Эврар удержал Эмму на последней ступеньке, дабы она не увязла в жидкой грязи подземелья. Он поднял факел повыше, в его дымном свете Эмма с замиранием сердца увидела Ролло.
Он сидел в знакомой позе, облокотясь о стену и небрежно уронив скованные руки между согнутых колен. Викинг был перепачкан глиной, его длинные волосы сосульками свисали на глаза. Лицо было темным, он щурился от света, но у Эммы дрогнуло сердце, когда она поймала знакомый серо-стальной взгляд. Ролло был унижен, но ни в его небрежной позе, ни в глазах, ни в повороте головы не было затравленности. Скорее пренебрежение и достоинство.
Душа Эммы непроизвольно рванулась к нему. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы остаться стоять с выражением брезгливого любопытства.
Ролло скривил рот в усмешке.
– Принцесса франков! Ты прекрасно выглядишь, Эмма. Надеюсь, теперь твоя душа довольна и ты счастлива, созерцая меня здесь.
У девушки задрожали губы. Но, когда она заговорила, голос ее звучал твердо:
– Да, Ролло. Многое изменилось, и теперь ты пленник, а власть над тобой – у меня.
– Власть? Что ж, возможно. Хотя она и прежде принадлежала тебе. Однако ты не понимала этого.
Она молчала, оглушенная. Ролло больше не смотрел на нее. Звякнула цепь, когда викинг отвернулся к стене.
– Пора уходить, – напомнил Эврар. – Надеюсь, вы достаточно насмотрелись на норманнского волка?
Эмма молча последовала за ним и спустя несколько минут уже была в своих покоях, где было сухо, тепло и уютно. Пучки свечей потрескивали на высоких кованых треножниках, источая благоухание чистого воска. Суетливо забегали встревоженные долгим отсутствием принцессы прислужницы, придвинули к ее ногам резную скамеечку, когда она опустилась в тяжелое дубовое кресло, принесли кубок с подогретым вином. Однако девушка отказалась от питья и попросила оставить ее одну. Сидя неподвижно и не отводя взгляда от трепещущих языков свечей, она думала об оставшемся во мраке подземелья норманне.
Поздним вечером к ней явился герцог Роберт, поставивший себе за правило перед сном навещать племянницу. Эмма пела ему, и это доставляло герцогу огромное удовольствие. Сейчас она также села за арфу, стараясь держаться как можно более непринужденно. Однако Роберт вскоре заметил ее возбуждение.
…Я ветер морской,
Я волна океана,
Я рев неумолчный морского прибоя…
Эту песню когда-то пел друид-оват. Сейчас Эмме казалось, что это было в какой-то иной жизни.
Она умолкла, и звук струн замер в полутемном покое.
– Что случилось, Эмма? – негромко спросил герцог.
Она повернулась, тяжелые подвески заколебались у висков. Роберт сидел, небрежно уронив красивые руки на резные подлокотники, изображавшие крылатых грифонов. Весь в темном, только на плече и запястьях поблескивают драгоценные каменья. Эмме не хотелось говорить о Ролло. Герцог не поймет, да и сама себя она не вполне понимала.
– Мне стало известно, что герцог Гурмгайлон просил моей руки.
– Вот как? Кто же тебе это сообщил? Или ты внезапно стала понимать бретонский язык своих дам?
– Некоторые из них неплохо изъясняются на латыни. Однако о Гурмгайлоне я услышала сегодня в соборе, после исповеди.
Здесь она почти не солгала.
Роберт коснулся своей золотистой холеной бородки.
– Ты хотела бы стать супругой Гурмгайлона Корнуайского?
– Разве это так необходимо?
Роберт молча смотрел на нее. Эмма отвернулась, теребя кончик косы, и продолжала:
– Он мне противен. К тому же я невеста Ги Анжуйского, старшего сына графа Фулька.
– Забудь об этом.
– Мы помолвлены.
– Забудь. Женщины нашего рода не выходят за сыновей вассалов. Фульк – наглый выскочка. Пипина из Байе наверняка поведала ему, кто ты, и он попросту пытался возвыситься, породнившись со мной и нынешним королем. Хвала Господу, вас не успели обвенчать. Я прикажу расторгнуть вашу помолвку.
– Но мне любезен Ги! Я хочу быть его женой.
Эмма впервые возвысила голос, сама испугавшись своей дерзости. Роберт удивленно поднял брови. Взгляд, устремленный на девушку, стал жестким.
– То, что ты говоришь, Эмма, имеет только одно объяснение – ты не получила должного воспитания. Однако тебе следует запомнить – франкские принцессы не выдвигают условий, когда речь идет об их браке. Высокое положение обязывает их ко многому. Правитель живет по иным законам, чем обыкновенный смертный, и наши женщины выходят замуж по иным соображениям, нежели продолжение рода и исполнение своих прихотей. И уж коль ты вошла в мою семью – изволь не прекословить. Теперь я решаю твою судьбу.
Он говорил спокойно, как и всегда, но интонация была новой. Эмма невольно поежилась. Герцог казался бесстрастным, но слова его прожгли ее насквозь. Так он мог бы говорить с рабом, совершившим проступок, с вассалом, но не с ней. Обычной приветливой мягкости не было и в помине.
И тем не менее она решилась задать вопрос:
– Значит, решено – вы отдаете меня Гурмгайлону Корнуайскому?
– Во всяком случае, не Ги Анжуйскому.
Увидев, как поникла голова девушки, герцог немного смягчился: